11 мая Вильнюсская окружная Судебная коллегия, под руководством судьи Сигиты Беляускене, вынесет решение по историческому Медининкскому делу. Знакомые коллеги журналисты все чаще интересуются, каковым, по моему мнению, будет это решение.
Ответ таков: надежд на оправдание бывшего милиционера рижского ОМОНа Константина Михайлова–Никулина почти не осталось. Судя по некоторым особенностям судебного процесса, продолжающегося чуть ли не два года, вердикт бывшему рижскому омоновцу К. Михайлову–Никулину прозвучит особенно неблагоприятно. За разбирательством этого дела я внимательно слежу в течении полтора года. Поэтому располагаю серьезными причинами, позволяющими предполагать: вердикт литовской Фемиды будет мало чем отличаться от наказания, которого требуют прокуроры Роландас Станкявичюс и Саулюс Версяцкас, – пожизненного заключения.
Итак, К. Михайлову предстоит самый строгий приговор – «пожизненное заключение». Но за это следует ли благодарить нашу Фемиду? Имеет ли Литва хотя бы малейшее основание радоваться, что наконец-то наступил час расплаты, дескать, настоящие убийцы должностных лиц Медининкского поста не только названы, но и осуждены? Думаю, что у нас нет оснований для такого ликования. В деле, расследуемом в течение двух десятилетий, нет ответа на основные, основополагающие, фундаментальные вопросы: кто настоящие заказчики этой резни и ее исполнители? В Медининкском деле нет ответов даже на вопрос, для чего организована резня в Медининикай в 1991-ом. Но тем более странно, что в деле не имеется ни единого доказательства, подтверждающего участие в убийствах милиционера рижского ОМОНа К. Михайлова. Именно – ни единого. Ни прямого (например, отпечатков пальцев, обнаруженного оружия или следов обуви), ни косвенного (подтверждения, что в ту ночь видел К. Михайлова, скажем, единственный оставшийся в живых свидетель или мимо проезжавший водитель).
Поэтому расследование Медининкского дела – скорее образец нашего равнодушия, расхлябанности, некомпетентности и политического приспособленчества. Когда коллеги журналисты любопытствуют, почему я взялся за такую путанную, сложную и вместе с тем неблагодарную тему, они, скорее всего, имеют в виду совершенно иные вещи. Для них более любопытным было узнать, не почему я заинтересовался нашумевшим делом, а почему я выступаю в поддержку лица, которого наши прокуроры обвиняют в участии в Медининкской бойне. На самом деле, почему? К. Михайлова защищаю вовсе не потому, что являюсь как бы почитателем советских омоновцев. И уж точно никогда, нигде, никому не говорил, что я свято верю в алиби того латвийского русского. Просто в деле я не обнаружил ни малейшего факта, позволяющего К. Михайлова–Никулина считать подозреваемым. И тем более – обвиняемым.
Образно говоря, я не знаю, чем на самом деле занимался этот мужчина 30–31 июля 1991 года. Однако точно знаю, что в деле Медининкских убийств нет данных, позволяющих даже подозревать, что этот русский, родом из Латвии, в роковую ночь приезжал в Медининкский пост. Как я понимаю, в государстве, блюдущем законы, невозможно ни в чем обвинять, если отсутствуют подтверждающие вину доказательства, данные или факты. Доказательства приобретают особое значение, когда человеку инкриминируется особо тяжкое преступление, за которое применяются самые строгие меры наказания. В противном случае мы становимся подобными сталинскому Советскому Союзу, в котором смертная казнь или пожизненное заключение могли выпасть на долю любого из нас, даже самого порядочного, честного коммуниста.
Что у прокуроров нет никаких неблагоприятных улик против К. Михайлова, я уже писал неоднократно. Нет смысла повторяться. Могу только напомнить, что реально существуют показания единственного анонимного свидетеля, который слышал, как кто-то распространялся ему о касательствах К. Михайлова в отношении Медининкай. Такой свидетель возможно бы оказался ценным, если только смог бы конкретно сказать, кто, где и когда ему рассказывал, что, мол, рядовой рижского ОМОНа К. Михайлов участвовал в убийстве наших должностных лиц.
Итак, прокурорами балуемый анонимный свидетель осведомлен о грехах К. Михайлова, только не может сказать, кто и при каких обстоятельствах эти грехи перечислил. Скажите, куда такие показания анонимного свидетеля следует пристроить? В дело или в помойное ведро? Наши прокуроры позаботились, чтобы эти показания оказались в уголовном деле.
Смешно? Было бы смешно, если бы не было грустно. Вспомните любой детективный фильм, показанный в последние годы. Приключенческие фильмы обычно не обходятся без горячих дискуссий хранителей правопорядка о непосредственных и косвенных доказательствах. Если против подозреваемого не имеется никаких конкретных улик, милиционеры, полицейские или рейнджеры, пусть даже ругаясь, отказываются от намерений «применять предварительную меру – заключение». Или, в спешке задержав подозреваемого, немедля отпускают его на свободу. Ведь знают, что, если они предъявят лишь косвенные улики, последуют неприятности за необоснованное задержание лица. Не хочу показаться банальным, но такие сцены тысячекратно повторяются во всех приключенческих фильмах, начиная американским «Тексасским рейнджером» и кончая русским многосерийным художественным фильмом «Улицы разбитых фонарей», немецким сериалом «Старик» или австрийским сериалом «Комиссар Рекс».
В таких фильмах никому из должностных лиц правопорядка не возникало желание арестовать подозреваемого, не имея ни единого конкретного доказательства. Поэтому эти художественные фильмы убедительны. А сделать убедительный литовский художественный фильм о Медининках было бы невозможно. Никто не поверил бы: улик – никаких, а подозреваемый все равно сидит в заточении в Лукишкском следственном изоляторе. Мало того: ему угрожают пожизненным заключением. Отлично помню, как, поднявшись со скамьи подсудимого, К. Михайлов не раз умолял, чтобы прокуроры указали хотя бы одну конкретную страницу в деле, на которой были бы изложены конкретные данные, подтверждающие его вину. Думаете, указали? В таких случаях прокуроры всегда довольствовались абстрактными фразами, дескать, «доказательств вполне достаточно». В данном случае я на стороне К. Михайлова, ибо доказательств в деле не обнаружил, хотя материал дела прочел внимательно, помимо того, воочию видел десятки судебных заседаний, проходивших в 2010–2011 годы.
Должен признаться, что часто бывало сложно раскусить и логику судей, рассматривающих Медининкское дело. К примеру – последний случай. Раскрываю решение Вильнюсского окружного суда, подписанное 18 апреля 2011 года. В нем изложена информация, на основе которой необходимо «продлить срок предварительного заключения обвиняемому Константинс Михайловс на три месяца, исчисляя термин с 28 апреля 2011 г.» С первого взгляда в этом ничего подозрительного не заметно. Только вникнув глубже, возникает странное подозрение: почему самая строгая мера наказания продлевается на основе почти только материала досудебного расследования?
Ведь сегодня судья Вильнюсского окружного суда Сигита Беляускене с коллегами Викторасом Довидайтисом и Владиславом Ленчиком уже рассмотрели материал по Медининкскому делу. Разбирательство дела заняло почти два года. Опрошено свыше 100 свидетелей. Поэтому предварительное заключение, полагаясь на здравый ум, должно продлеваться на основе данных не досудебного расследования, а именно на данных уже рассмотренного дела. Однако положения «установили» почему-то больше напоминают выводы досудебного расследования, нежели обстоятельства, установленные в ходе разбирательства. В чем тут зарыта собака? По моему, разбирательство Медининкского дела, продолжавшееся два года, не подтвердило ни одного факта по обвинению, инкриминируемому К. Михайлову. Словом, в документах досудебного расследования нашими прокурорами указанные обвинения в ходе рассмотрения дела не подтвердились. Видимо, именно поэтому у судей и возникли трудности в юридически безупречной формулировке «решения о продлении предварительного заключения». Вот почему данные досудебного расследования, по-моему, были представлены вместо фактов, собранных в ходе суда. Ведь коллегия Вильнюсского окружного суда в этом деле, мне кажется, стоит на стороне обвинения.
Странно смотрится и следующая судьями подписанная цитата: «Фактические данные дела: протоколы осмотра места происшествия, дополнительных осмотров места происшествия, протоколы осмотра вещественных доказательств и вещей, акты экспертиз судебной медицины, баллистической и других, протокол экспериментального опроса, показания свидетелей, к которым в деле применяется анонимность, свидетелей Т. Гудонеца, П. Василенко, В. Орлова, В. Хизовеца, А. Бабилева, И Бермонтова, А. Скляра, А. Запольского, А. Тсаплина, М. Зенкявичюса, Г. Хороха. Г. Сауленаса, М. Ринкевича, С. Перематко, С. Загурского, А. Кузмина, М. Бруя, С. Позднякова, И. Горбанса, В. Михайловса, других опрошенных по делу свидетелей, показания Т. Шярнаса, а также другие данные дают основания полагать, что К. Михайловс совершил инкриминируемое ему преступное деяние».
Эти обвинения читателю, не знакомому более основательно с делом, могут показаться внушительными. Но мне, терпеливо посещавшему судебные заседания, такая цитата кажется более чем странной. Все заявления о «вещественных доказательствах и протоколах» свидетельствуют лишь о том, что в конце июля 1991 года на Медининкский пост на самом деле напали неизвестные боевики. Заявления прокуроров о многочисленных «экспертизах и расследованиях» свидетельствуют лишь о том, что наши должностные лица – пограничники – действительно были расстреляны из автоматов «Калашников», а не, скажем, из охотничьих ружей. И ничего больше. Точнее говоря, при анализе «вещественных доказательств и экспертиз», на которые опираются прокуратура и Вильнюсский окружной суд, у меня сложилось мнение, совершенно противоположное официальному. На основании полученных доказательств относительно пролития крови в Медининкай, по-моему, К. Михайлов не имеет никакого отношения. Вещественные доказательства и экспертизы благоприятны именно для Михайлова, ибо они явно свидетельствуют: не имеется никаких данных, позволяющих думать или подозревать, что этот милиционер рижского ОМОНа 30 июля 1991 года находился в Медининкай.
Особенно странно в решении видеть фамилии тех перечисленных нескольких свидетелей, За полтора года я внимательно выслушал показания большинства свидетелей. Или читал их показания в материалах дела. Из 122 свидетелей, опрошенных по этому делу, ни один не высказал ни малейшего намека об участии К. Михайлова в Медининкской бойне. Они все утверждали, что им неизвестна никакая взаимосвязь К. Михайлова с Медининкской трагедией. Слышал собственными ушами, видел собственными глазами. Не однократно, не раз. Поэтому решение, по-моему, должно было быть противоположным: на основании показаний этих свидетелей, самая строгая предварительная мера обвиняемому должна быть отменена.
Впрочем, Медининкским делом я стал интересоваться именно обратив внимание на следующие странности. Прямо таки в досужий день, будучи немного свободнее от дел, зашел послушать заседание суда. На утреннем заседании услышал подтверждение свидетеля, что у него нет данных ни о том, кто организовал нападение, ни о том, кто напал на Медининкский пост. А на послеобеденном заседании услышал выступление прокурора Роландаса Станкявичюса. Он доказывал судьям, почему необходимо продлить предварительное заседание бывшему рижскому омоновцу. Прокурор назвал десятки причин, опираясь и, как ни странно, на слова того свидетеля, который утром давал показания. Вот тогда я и обратился в слух. Мне показалось странным, что свидетель утверждает одно, а прокурор его утверждения толкует совершенно противоположно, и судьи словно не замечают, словно не видят этих противоречий.
На том же заседании узнал и еще об одном обстоятельстве. «Обрати внимание, что Россия К. Михайлова не защищает ни официально, ни в печати, хотя он и русский, и бывший омоновец». Эти слова знакомого журналиста я отлично запомнил. Вернувшись домой, внимательно пересмотрел все основные Интернет сайты на русском языке и, к своему удивлению, о заключении в Лукишкском следственном изоляторе бывшего милиционера рижского ОМОНа К. Михайлова не обнаружил ни одной более обширной публикации – только несколько куцых, коротеньких известий. Это обстоятельство тоже показалось подозрительным. Ведь Россия своих в беде не оставляет.
Стоит только вспомнить, как президент России Дмитрий Медведев яро заступался за недавно скончавшегося красного партизана Василия Кононова. Мол, этот каратель, в годы Второй мировой войны в Латвии сжигавший заживо гражданских лиц, достоин уважения. Не смотря даже на обстоятельство, что из-за жестокости и фанатичности В. Кононова сгорела беременная женщина. Словом, образцов такой русской солидарности обилие. Кремль никогда не упускает случая заступиться за якобы обижаемых русскоязычных в Балтийских республиках. А вот про бывшего омоновца К. Михайлова, хотя, кажется, что защищать его было бы довольно просто, ибо улики отсутствуют, – почему-то забыл. Что означает такое обстоятельство? Что Михайлов – не свой? А это не смахивает на обстоятельства, когда находят «козла отпущения», чтобы прикрыть истинных заказчиков преступления и настоящих виновников убийства?
Подобно русской печати поступало и наши, литовские СМИ. Чаще всего ничего не писали. А если и писали, то очень мало и опораясь почти исключительно на версиях обвинителей. Словно за полтора года адвокаты Арунас Марцинкявичюс и Ингрида Ботирене, защищающие К. Михайлова, не отметили ни единой неточности, достойной внимания.
Странно вели себя и близкие убитых на Медининкском посту пограничников. За полтора года они присутствовали всего лишь на нескольких заседаниях. Немного всполошились лишь тогда, когда с обоснованной конкретной защитной речью выступали адвокаты К. Михайлова, и когда эмоциональное последнее слово перед объявлением приговора высказал сам К. Михайлов. Впрочем, бывший омоновец риторически полюбопытствовал, могут ли близкие убитых на Медининкском посту пограничников указать, на основании каких доказательств обвиняет его литовская Фемида? После окончания последних выступлений почти все близкие убитых на Медининкском посту пограничников не хотели давать интервью многочисленным собравшимся журналистам. Интересно было бы услышать откровенный, искренний ответ – почему они не хотели общаться с журналистами?
Только одна пожилая женщина в тот день сокрушалась, что «К. Михайлов так и не признался в убийстве Медининкских пограничников». Но если он не участвовал в убийствах, то с какой стати он должен признаваться? На заседаниях суда я не видел и Томаса Шярнаса. А его адвокат появился лишь однажды, когда зачитывали заключительные речи. Поэтому отказываюсь понимать, почему пострадавшие не интересуются, чем окончится это громкое дело? А, может, исход этого дела уже давно предрешен?
Если говорить откровенно, последняя речь бывшего омоновца К. Михайлова оставила большое впечатление. Бывший омоновец вспоминал, как он, русский, не побоялся сотрудничать с правоохраной Латвии, давая показания по особо важному делу. Именно после его показаний официальная Рига предоставила ему латвийское гражданство и засекретила в качестве особо важного свидетеля. Однако позднее с легкой руки предала. К. Михайлов также вспомнил, как однажды должностные лица Литвы его, без ведома его адвокатов, отвезли из Лукишкской тюрьмы в штаб-квартиру МВД. А по дороге его не только пытали, стискивая до крови наручники, но и угрожали, что «застрелят, если он будет оправдан».
Однако наибольшее впечатление произвела снова просьба К. Михайлова указать хотя бы один факт, на основании которого он обвиняется. К. Михайлов отметил, что литовской правоохране известно лишь одно, что в ту роковую ночь он ночевал на вильнюсской базе ОМОНа. «Однако неужели этой информации достаточно, чтобы меня обвинить в нападении на Медининкский пост?» – задал риторический вопрос К. Михайлов. Когда он произнес эти слова, видимо, кто-то из его оппонентов, иронически улыбнулся. Поэтому бывший милиционер ОМОНа спросил: «Вам смешно? Мне – нет».
На самом деле, смешного в этом деле нет ничего и быть не может. Злорадные, насмешливые взгляды некоторых из его оппонентов в тот день на самом деле казались кощунственными. Но иронические, злорадные улыбки – да ладно с ними. Самое худое будет, если Медининкское дело станет черным знаком для других государств, свидетельствующем о литовской импотенции: настоящих преступников литовцы боятся искать, литовцам хватает «козлов отпущения». Если эта информация, не дай Бог, подтвердится, наши недруги станут еще более наглыми. Пойми, литовцы – не евреи. Они не столь настойчивые, принципиальные в поисках своих обидчиков. Поэтому, при надобности, литовцам можно снова устроить Медининкай. И не раз. И, вместе с тем, нетрудно спрятаться и избежать реального возмездия. Такое мнение недругов инородцев об импотенции литовской природы довольно опасно. Ибо оно позволяет недругам чужестранцам не терять надежду, что литовцев можно обижать даже в главных, фундаментальных вещах. А для тех инородцев, которые вроде бы и хотели стать искренними гражданами Латвии или Литвы, навязываются противоречивые мысли: не стоит доверять ни Вильнюсу, ни Риге. Ведь при сложившихся неблагоприятных обстоятельствах эти Балтийские государства тебя не колеблясь принесут в жертву по политическим соображениям, как случилось с тем рижским омоновцем…
На снимке: автор статьи журналист Гинтарас Висоцкас.
05.03.11
